| Меню сайта |
 | |
 |
| Категории раздела |
| |
|
| Мини-чат |
|
|
|
| Наш опрос |
| |
|
| Статистика |
|
Онлайн всего: 1 Гостей: 1 Пользователей: 0 |
|
| Форма входа |
| |
|
|
 |  |  |
 | Главная » 2011 » Апрель » 17 » История создания одной книги №2 © ЕСИ
12:49 История создания одной книги №2 © ЕСИ |
Вся её жизнь, всё её образование способствовало превращению в руководителя… вот, только не знаю какого звена, потому что цепочка давно порвалась.
Нам выделили двух первопечатников – один заслуженный ветеран производства, кавалер орденов и медалей. Другой просто Володя. Володя сразу предупредил.
– Утром по дороге на фабрику купите в местном ларьке четвертинку. Без неё не работаю! Вы хотите знать, а как же я сейчас? Это, потому что, четвертинка уже была.
Обсудив услышанное, мы решили, что ветеран у нас будет боевой слон, а Володя, так, на подхвате.
Рабочий день начинался в 6.30 и уже в 6.15 мы взволнованно подходили к проходной. На нас долго оформляли пропуска, а потом так же долго их проверяли, так что мы изрядно подзадержались. Пропускная система осталась от Советского Союза и работала, так же, как и раньше. Что-то пропускала, а что-то не пропускала….
То, что сделал ретушерный цех комбината описать невозможно никакими словами, потому что он и сделал невозможное, о чём в один голос нас предупреждали все консультирующие полиграфисты. С технического макета можно было теперь печатать любой первичный материал, даже пресловутый коричневый карандаш на пожелтевшей бумаге.
Полиграфия странная область, во всяком случае, в отдельно взятом городе Ярославле. Там оказалась собранными под одной крышей масса замечательных специалистов, которые своим потрясающим умным и проникновенным трудом компенсировали разваливающееся оборудование и самодурство начальников.
Я часто с тоской размышляю о том, чтобы было со мной, если бы я жил и вырос не в Москве, а в провинции. Может быть, и в школе бы меня не пытались убить, и в жизни уничтожить за то, что я поэт. У меня никогда не было никаких карьерных амбиций, я всегда старался осветить и освятить жизнь окружающих, и люди, не ослеплённые первопрестольным блеском, вполне бы могли простить мне такое прегрешение.
Когда стали брать бумагу для печати, оказалось, что ей уже немного кто-то поживился, и наш тираж сразу значительно уменьшился. Потом у жены произошёл спор с технологом по печати. Технолог утверждала, что при печати от 15-20% исходного материала идёт в брак. Это означало сокращения нашей книги уже на четверть. Люба пыталась убедить, что та бумага, которую мы купили, брака не даёт, вообще, никакого! Но технолог, привыкшая к советским миллионным тиражам и затратному производству, и представить себе не могла, что человек занимающейся полиграфией несколько месяцев уже разбирается в технологическом процессе лучше её. В результате, в первый день печати наш тираж понёс ощутимые и невосполнимые потери.
Мы были в ужасе. Если так пойдёт дальше, то мы получим в исходе одну книгу. Вот уж, действительно она окажется золотая! Нет… значительно дороже!
Мы побежали к начальнику планового отдела, усилиями которой, наша книга, в основном, и продвигалась. Это был чудесный человек обременённый совестью, честью и порядочностью – всякими провинциальными недостатками.
Она нас успокоила, сказав, что завтра, что-нибудь придумаем, и чтобы мы окончательно пришли в себя, повела нас в сауну, которая была тут же на предприятии внутри цехов. Это была одна из лучших бань, в которой мне довелось побывать и мы провели там чудесный вечер, попивая чаи и обсуждая наши непутёвые жизни.
На следующий день на работу вышел Володя, которого уже ожидала дежурная четвертинка. Бегло вникнув в существо проблемы, он предложил подгонять краску на бракованном офсете, оставшимся от других тиражей.
Уважаемый читатель, очень надеюсь, что ты уже не представляешь такого производства. Тогда ещё не было персональных компьютеров, т.е., конечно, были, но там, в Америке…. И всё время приходилось иметь дело с такими неверными приборами, как глаза, руки и горячее сердце.
Сначала мастер заливал в станки галлоны краски, интуитивно слегка варьируя пропорции, чтобы на выходе получить печать нужной температуры. Мы все по очереди смотрели сквозь цветное стёклышко диапозитива, чтобы сравнить цвета, заложенные в станке, с теми, которые предполагалось увидеть в книге.
Потом стан включался и рассчитанный на миллионные ленинские глыбы гнал наш тираж от силы полминуты. Какой там Левша, уважаемые дамы и господа! Всё это означало, что нужно подковать блоху… промышленным молотом!
Оказалось, что созданная моей благоверной и её сонными грёзами книга, удивительно украшает любую бумагу. И дешёвый офсет, о котором, мы и не думали, если и не становился золотым то уж позолоченным, это точно! В соседних цехах тут же прекратили работу и пришли посмотреть на наше чудо, набирая себе листы на память, чтобы украсить ими жилища.
Но супруга внимательно посмотрела на напечатанное, и произнесла:
– Эээ!..
Володичка взял у неё лист и тоже посмотрел, потом минутку подумал и сказал:
– А, понятно! Повеселее?!
И слегка похимичил с галлонами. После чего следующий запуск был уже победный. И через какие-то минуты первый разворот лежал перед нами. Получалась, что нужно, иногда часами настраивать станок, чтобы сделать что-то одним ударом.
Сострадательная жена сразу прониклась переживаниями администрации полиграфа, когда они принимали нашу книгу, и сказала, что если бы ясно представляла себе весь процесс, то ни за что бы на него не решилась.
Увы, на следующий день была смена героя производства. Уважаемый мастер всё делал по технологическим инструкциям с совершенно ужасным результатом. Мы провозились до обеда, так ничего и не напечатав, потому что выходящие образцы были никуда не годными. Наконец, не выдержав, мы, подражая Володе, сами взболтнули галлонами, и сразу же угадали, потому что пошёл нужный цвет.
Ветеран был обескуражен:
– И это всё, чего вы хотели?
Открытие так потрясло патриарха, что нам ударными темпами удалось отпечатать ещё несколько листов до окончания рабочего дня, но с качеством «после четвертинки» это, конечно же, не выдерживало никакого сравнения.
Вечером, наша банная подруга, сообщила, что впредь такого удовольствия уже не будет, потому что кто-то написал кляузу, о том что она водит в сауну мужиков. Видимо моё мужское обаяние распространилось и на жену, которую раньше никто не отваживался причислить к мужскому сословию. Не даром говорят:
– Муж и жена – один сатана!
А Сатана, как известно – мужского пола! Хотя кто его проверял?
То есть, полная подмена полом потолка!
Время шло, тираж двигался, мой кровоток уменьшался, я начал заболевать. Тем более, здоровая атмосфера печатных цехов этому очень способствовала.
Оставалось дело за малым, вклеить ленточки, отпечатать и пришить переплёт, и сделать для книги коробку, которая прикрыла бы наше изнеженное творение, как фиговый листочек или деревянный макинтош. И тут, неотложные дела, прохудившиеся ресурсы, и маленькие дети срочно позвали нас домой.
Договорившись, что приедем на допечатывание недели через три мы ринулись восвояси. Ситуация страшно напоминала мне сложившуюся клиническую практику. Когда чудом избежавшего смерти человека выписывают из больницы, и когда он уже у порога видит голубое небо и золотое солнце, внезапно сообщают ему, что через некоторое время надо бы лечь на долечивание! Не многие смельчаки бывают в состоянии отвергнуть такое заманчивое предложение, и многих отважных долечивают до победного конца, так что потом и лечить уже ничего не остаётся….
Дома нас ждала разруха и разорение…. То есть – ничего страшного!
И супруга привычно принялась всё это ликвидировать. Но так и не успела, привести всё в порядок до самого конца!
Родители наши, никак не могли пожить с внуками. Поэтому меня уговорили ехать одного.
Вы и не представляете, как мне было страшно! Меня всю жизнь так убеждали, что я не способен ни к какой организации, и ни к какому производству, что я свято в это поверил. А тут я должен заниматься делом, всю технологическую часть которого откровенно проспал, в глубокой анемичности.
Хорошо было рассуждать моёй распрекрасной жёнушке! Вся её жизнь, всё её образование способствовало превращению в руководителя… вот, только не знаю какого звена, потому что цепочка давно порвалась. А я? Поучаствовать в консилиуме над содрогающимся телом с вопросом: «Пусть живёт, или не дадим умереть?». Это я всегда, пожалуйста! А там, грубая физиология совершенно неизвестных мне механизмов!
В дорогу меня немножко экипировали. У меня всегда проблема с подарками, потому что сам я к ним в мою честь отношусь довольно равнодушно. Но в этот момент в магазинах продавались ликероводочные сувенирные наборы, и я решил, что это то, что нужно! Потому что этот продукт, даже если и не был дефицитным, то пользовался в Ярославле явным спросом.
Так как я, к сожалению, не злопамятный, и даже человека проверяющего у меня всё время документы, начинаю вскорости воспринимать, как близкого знакомого, то и начал я своё одаривание с проходной и с тех людей, которые меня там каждый день надолго задерживали без всяких задних мыслей. Привело это к результату самому неожиданному, у меня начисто перестали что-нибудь проверять, но при входе и выходе отдавали мне честь, так что я поначалу судорожно хватался за голову проверяя нет ли на ней какой-либо фуражки, каковые я отродясь не носил, даже самых светских фасонов.
Самонадеянно я попытался избежать кормления диких насекомых и устроиться в гостиницу. Где и провёл одну очень беспокойную ночь, но на утро, полный раскаянья, прибежал к нашим радушным друзьям, и был принят, как блудный сын.
Задача моей командировки была не такой уж простой, как могло показаться из Москвы. Кроме того, что оставался недоделанным и недопечатанным переплёт, и это требовало некого напряжения, на полиграфе не могли сделать коробку! А без оной сон моей жены оказался бы прерван совершенно не в том месте.
Но, уезжая, после первого посещения Ярославля, мы познакомились с женщиной, из числа бывших инженеров-технологов полиграфа, вступившей в конфликт с директором, и вынужденной из-за этого уйти. Она-то и пообещала нам, что найдёт возможность напечатать коробку. К ней я и прибился после возвращения.
Это казалось странным. Весь мир был заполнен картонной тарой, на которой было что-то написано, однако напечатать на тонком картоне Димину картину никто не мог. Моя новая знакомая обладала недюжинной энергией и мужеством, без которого конфликт с таким могущественным лицом, как директор полиграфа, воспринимавшийся в масштабах Ярославля, как какой-нибудь арабский шейх, было просто немыслимо. Как сказали мне как-то рабочие в доверительной беседе о своём самом высоком начальнике:
– Наш директор человек хороший, не то, что другие начальники, тропические острова не покупает! Максимум, чего себе позволил – это купить дочке поликлинику в Канаде.
Вот так, такая мисс – скромность! Я так и не знаю поликлинику ли в Канаде, или клинику ли в Израиле, но полиграф влачил самое жалкое существование, и было видно, что если ничего не изменится, долго ему не протянуть.
Итак, женщина эта обошла все окрестные предприятия, и на заводе производящем шариковые ручки, а в то приснопамятно бедное время и вовсе специализировавшемся на ручках с золотым напылением! создала временный цех по печатанью моей коробки в количестве 1000 экземпляров, хотя уже давно было понятно, что столько книг одеть не удастся. Задача несколько облегчалась тем, что я платил сразу и наличными, занятыми у друзей и родственников, а господа заказывающие золотые шариковые ручки, должно быть, расплачивались только золотыми слитками, что, хотя, и весьма похвально и перспективно, но не имело ещё прямого хождения в окрестных ларьках и магазинах.
И опять возникла та же проблема. Пригласили лучшего печатника, который был в этот день свободен, но тоже героя и ветерана соц. труда. Как мы с ним не бились целый день, ничего не выходило, и никто не мог понять чего же мне надо. Пока не догадалась встать за печатный стан дочь этой женщины, только что окончившая полиграфическое училище и поэтому ещё не в какие регалии не облачённая. Тут же случилось чудо, и все прибежали на это посмотреть, слегка озадаченные.
Но окончательно замысел стал понятен, когда несколько дней спустя наша знакомая принесла мне на «полиграф» первые коробки, чтобы обуть ими первые книги, которые я увозил в Москву. Так получилось, что ей пришлось проделать путь по всей фабрике, чтобы добраться от проходной до упаковочной, где я находился, и на всём этом пути, все встреченные ей работники кричали вдогонку:
– Ты что же это, коробку от руки рисовала?
Думая её поддразнить, однако привели в восхищение и в гордое сознание хорошо исполненной работы.
Пришлось ещё сделать два нелёгких дела. Первое, вшить в книгу ленточки.
Как вы помните, станки, за отсутствием заказов пришли в полную негодность. Ленточки вставляли вручную в ручном же отделе. На предприятии сохранился моток тесьмы со старых времён, но его на весь тираж не хватило. И тогда я осуществил свою угрозу сходить в ближайший универмаг. Даже мне и ходить-то не пришлось, сбегала какая-то работница, я только денег дал. Естественно, в универмаге точно такой тесьмы не было, и пришлось купить слегка другого оттенка, так что и ленточки оказались разными.
Пока вставляли ленточки, я сидел в цеху и развлекал женщин, разговорами и песнями, а они мне поведали, что бардовый бархат пошедший на наш тираж остался от подарочного карманного издания Ахматовой, выпущенный «полиграфом» лет за 10 до описываемых событий. Так что Анну Андреевну можно считать в некотором смысле крёстной мамой нашей весёлой книжицы. Да и не известно в точности кто навеял сон моей супруге, с которого всё это дело и завертелось.
А пел я им то, что находилось в книге, но было немо. За малолетством моего сына музыку тогда в нашей маленькой эскадрильи писал один я, и никто ещё не догадывался, какой из Жени вырастет композитор.
ПЕСНЯ ОСЕННЕГО БАРДА
Для бумаг не надо талой лунки,
В придыханье кожи ледяной,
Им достаточно и, кажется, с лихвой
Жить в глуши и наживлять рисунки.
Их раздроблен грузный мозжечок,
И в сознанье, спутанном уныло...
И грустят осенние чернила,
Где когда-то рос живой смычок.
Или нет? – Грустят... Но как тогда
Нам разделаться с логическою сутью?
Поменявшись с сумрачною ртутью,
В том термометре потрескалась вода.
Ах, она рисует, как Шагал,
И шаги, и агнца, и Настю,
И берёт большой холодный заступ,
Завернув повыше обшлага.
Для бумаг не надо над рекой
Придыханья тающего лунки,
Но грустят ожившие рисунки,
И поют в гитаре под рукой.
1982 г.
В заключение же мне мои работницы сообщили, что директор, всё-таки обнаружил, какое на его предприятие творится безобразие. Но книга ему так понравилась, что он взял её под свой личный контроль. Правда, до сих пор не понимаю, в чём это выражалось, мы с ним даже представлены друг другу не были. Может быть, чтобы ему оставили экземпляр?
Дело в том, что любая работа мне представляется в идеале, как военно-полевой госпиталь, но организованный, как фешенебельный стационар. Поэтому я всегда на работе имею дело не с работниками, а милыми моему сердцу больными и медицинскими сёстрами. А медицинских сестёр я вообще отношу к лучшей части человечества. С врачами сложнее. Они как боевые слоны мотаются по полю боя, увлекаемые подчас излишним весом и вооружением, поэтому их очень трудно останавливать, мешает непреодолимая инерция.
А что главное в медицинской работе? Не оставлять человека одного с его проблемами. Поэтому, когда я работал в стационаре, то проводил в палатах большую часть своего времени.
Когда книга была уже почти готова, я разговаривал с Любой по телефону и она мне сказала, что сзади на переплёте надо поместить какой-нибудь фирменный знак наподобие печати, закругляющий всю эту непрямую работу. Мы посовещались и остановились на фигурке стрельца, которую уже тогда брат начал использовать, как свой логотип.
Вроде бы задача, не ахти, какая сложная, поставить на «ахматовский» бархат золотое теснение. Но опять мне пришлось пройти через узкий коридор – «Нет-невозможно!», пока женщина-мастер не отвела меня к своему станку, специально предназначенному для этой цели, но уже слегка проржавевшему, и мы с ней весело за полчаса проштамповали всё нужное на первое время.
В какой-то день, когда я привычно пришёл на уже ставшую мне родной работу, мне принесли на подпись мою книгу. Какой ужас я пережил! Всегда, когда нужно что-нибудь подписывать у меня возникает страх, что меня обманывают, потому что я начисто не понимаю, зачем бы это понадобилось. Более того, перед тем, как подписать, требуется, это ещё и прочитать, а моя супруга, велит мне это делать всенеприменнейше! Но беда в том, что я не способен оказываюсь понять в большинстве случаев то, ради чего требуется моя подпись. Смысл канцелярской бумаги для меня закрыт большим амбарным замком. Поэтому на такие процедуры стараюсь брать кого-нибудь поумнее, и пользующегося моим доверием. В идеале, это, конечно же, жена. Но тут никого из близких поблизости не было, а передо мной лежала целая книга, пусть и знакомая мне по содержанию, но совершенно неизвестная, как изделие. Скрепившись, я подписал под радостное улюлюканье окружающих и решил, что на этот раз уж точно попал впросак!
Всего-то две недели, проведённые мной в командировке, и я уже отправлялся в Москву с первыми сигнальными 50 экземплярами, своего тиража в сумке на колёсиках, чтобы успеть на проходившую, как раз для этого случая, книжную ярмарку.
Уже на подступах к вокзалу, я, неожиданно первый раз в жизни стал задыхаться. Для медика всю жизнь посвятившего борьбе с бронхиальной астмой своего сына, это было, конечно, очень полезное приобретение, так как теперь, не дожидаясь приступа своего первенца, многое можно было проверить на себе. Но очень некстати! Тяжёлая сумка стала неподъёмной. Хорошо, что в Москве на вокзале меня встречала благоверная, и мы сразу ринулись к детям на дачу. Но, о, ужас! Мы опаздывали на нашу электричку почти на пятнадцать минут! Так как сил ждать на перроне больше часа следующую, у меня не было никаких, то я решил усилием воли задержать нашу на ближних подступах к Филям. И действительно, когда мы выскакивали из метро, на мосту показался какой-то поезд.
Я пытался бежать, жена уговаривала, чтобы я не торопился – Это не может быть наша! Но это была наша! А взбежать на платформу с сумкой уже не мог! Тогда из последних сил я крикнул – помогите! И бросив поклажу вбежал в вагон. А участливые сограждане не догадываясь, что я им предлагаю, затащили мою ношу, надрываясь под её тяжестью.
О, великое сочувствие!
Не знаю, кто сжалился надо мною звёзды или машинист, до которого дошёл мой внутренний вопль, не знаю, что стало с теми, кто, надрываясь, втащил мою сумку в вагон…. Но уверен, что без простого человеческого участия не состоялось бы ни одно малое или великое дело, ни одна пирамида не была бы возведена. Потому что, кто-то в последний момент должен подставить плечо или протянуть руку, и часто этим «кто-то» оказывается случайный прохожий.
Ни на какую книжную ярмарку я уже, конечно, не пошёл, а провалялся больной в постели, пока, наконец, не понял, что у меня пневмония. Я попросил сына полечить так, как я это делал сам. У него был в гостях друг, ему было не до меня, и он, не прерывая их непринуждённой беседы, наложил мне на спину руки, чем меня несказанно обидел.
И только через несколько дней страшным усилием воли напрягая память, я вспомнил, что, кажется, болел….
К счастью, астма осталась на долго, и я смог её впоследствии довольно детально изучить, что сразу положительно сказалось и на здоровье моего ребёнка.
И, вот, я опять в Ярославле, чтобы забрать окончательно свой тираж. Мне это живо напомнило ситуацию, когда после рождения нашего мальчика, я пошёл в роддом получать свидетельство о рождение. Сестра в регистратуре ласково мне сказала:
– Поздравляю Вас с первым документом в жизни Вашего сына!
Я страшно изумился этому поздравлению и расписался где положено. А потом ещё не раз, под нагоняи супруги отправлялся в роддом, потому что каждый раз в этом документе делали ошибки, которые я не мог обнаружить. Пока жена, не махнув на всё рукой, не съездила сама, и тогда уж всё исправили.
Я ходил по знакомым цехам полиграфа, и все меня поздравляли, а начальники цехов доставали откуда-нибудь книгу, и просили её подписать. Оказалось, что большинство работников – самобытные художники, которые теперь и знакомили меня со своим творчеством.
В то время все изданные книги полагалось по библиотечному коллектору рассылать по библиотекам. Но у нас был очень маленький тираж и мы под этот закон не подпадали. Однако мы настояли быть разосланными, и нам предложили список библиотек, в котором моя жена сразу выбрала библиотеку своего родного Хабаровска.
Мне сказали, что если не буду нанимать отдельную машину, а возьму попутку, то могу много сэкономить, и сразу порекомендовали опытного и надёжного водителя, с которым я тут же и договорился. Книг то было у меня мало, около тонны, а с учётом потерь и того меньше.
Чтобы начать отгрузку мне пришлось прийти к начальнику ОТК, с которым я ещё не был знаком и который, почему-то, не пропускал тираж.
У издательства, по лицензии которого мы издавались, были долги, которые были предъявлены мне. Но когда выяснилось, что я за всё плачу наличными, и к тому же являюсь автором, разговор стал задушевным, и меня в очередной раз попросили подписать мою книгу. После чего этот радушный человек сообщил мне, что я являюсь его любимым поэтом, наряду, с давно почившим в Бозе, Мандельштамом, и что он очень мне рекомендует с такой книгой принять участие во всесоюзном полиграфическом конкурсе «Искусство книги».
Мы расстались друзьями, и я поспешил, чтобы проследить за погрузкой в машину. Рабочие очень удивились, чего я так волнуюсь, но я сказал, что им только кажется, что это книги, на самом деле это пасхальные яйца работы Фаберже.
В попутчики мне досталось крупное издательство, выпускающее бухгалтерско-юридическую литературу. Так оно было первое по дороге, то мой тираж загрузили вглубь кузова, в чём я активно участвовал. А дальше усевшись на завалинку наблюдал, как не очень трезвая пара, женщина и мужчина, за пол часа доверху набили 12-тонный грузовик, отчего он как-то неестественно присел, видимо, тонн там было в два раза больше.
Мой шофёр оказался удивительным человеком с удивительной биографией. Его отец обучал вождению членов сталинского политбюро. Однажды он давал урок Молотову. Они уже закончили и остановились у кремлёвского подъезда, открыв двери, как высокопоставленный ученик попросил сделать «ещё кружочек» по Красной площади. Преподавателю ничего не оставалось, как согласиться. Но в особистком журнале появилась запись о том, что машина подъехала, двери открылись, а Молотов не вышел. И завели дело…
Отец моего водителя бросился к Берии, которого тоже учил. Но могущественный сановник объяснил, что сделать ничего не может – дело запущено. Посадят всенеприменнейше! Порекомендовав, бежать куда-нибудь без оглядки. Со своей стороны пообещав, что приложит все усилия, чтобы любимого учителя не искали.
Вот, такая трогательная история. Отец бежал в Казахстан и до конца жизни проработал на автобазе.
На середине дороги у нас сломалась рессора. Наш простецкий грузовик не выдержал выпавшей на его долю учёнейшей нагрузки. Из-за этой поломки, и из-за отягчено медленного хода наше путешествие сильно затянулось и к Москве мы уже подъезжали ближе ночью.
Крупная издательская фирмана на складе которой нам предстояло разгружаться, была оборудована по последнему слову техники всякими замысловатыми механизмами по разгрузке и складированию книг. Кроме того, нас поджидало 8 огромных мужиков.
Поэтому я решил, что обойдутся без меня, и остался дремать в кабине. Около 3х часов утра, я почувствовал, что дело плохо, потому что разгрузка не заканчивается, а уже очень хотелось в постель.
Оказалось, что выгрузили ещё только меньше половины, но бугаи уже явно валились с ног. Мне пришлось включиться на полную катушку, и через полчаса работа была завершена. Как же я оценил ярославских умельцев, которые, покачиваясь на подставке, быстренько вдвоём проделали эту работу, даже окончательно не протрезвев.
Домой мы добрались часам к пяти. И на детских саночках, как некрасовские герои, моя семья ещё долго возила пачки книг от нашей калиточки до террасы, по только что выпавшему, и оттого рыхлому снегу.
Когда развернули первую пачку и достали оттуда книгу всю ещё такую сновиденную, моя благоверная прижала её к сердцу и мечтательно прошептала:
– Не хочу продавать ни одного экземпляра – всё это моё!
Я улёгся с ощущением, что теперь могу проспать полгода не просыпаясь, как медведь, и даже для этого не надо сосать лапу….
Но через два часа меня разбудили. Это было одно из самых страшных просыпаний в моей жизни. Я сразу понял, отчего разбуженный, ни с того и ни с сего, медведь – шатун, и обладает самым скверным характером.
Оказалось, что Люба рассудила практично, что золотые слитки виде книг, конечно хорошо, но жить-то на что-то надо, да и долги отдавать благородным людям. Поэтому мы срочно стали продавать нашу большую квартиру, чтобы переехать в маленький подвальчик, но выиграть средства на существование.
Впрочем, это уже другая история….
Всю зиму, я, как и положено после таких приключений проболел, а весной жена дозвонилась на конкурс, упомянутый начальником ОТК.
У моей супруги есть свойство, к сожалению закрытое для меня завесой повседневности, её голос по телефону многих людей очаровывает. Так и в этот раз, она положила трубку в глубокой растерянности. Ей сказали, что если она примет участие в конкурсе, то обязательно победит!
В молодости я был профессиональным спортсменом-шашистом, и с тех пор знал, что честных соревнований не бывает. Или, почти, не бывает. Вся моя жизнь только подтверждала это правило. Но на супругу оно не распространялось.
Вообще с моей поэтической продукцией какая-то магия. Сам я всегда был счастлив кому-нибудь почитать стихи, особенно если это была девушка, и её ещё к тому же, можно было посадить на колени. И не особенно задумывался о печатанье, так как считал это маловероятным. Но постепенно у меня появились друзья и читатели, которые стали стимулировать мой мозжечок в этом направлении.
Одному моему другу удалось меня напечатать в газете «Советский цирк» в самом конце советской эпохи. Думаю, это произошло оттого, что газета эта была призвана прославлять чудеса эквилибристики. Узнали мы об этом странным образом. У меня, как раз, был День Рожденья, совпавший в том году со светлым праздником Пасхи. И вот, утром звонит наша знакомая, и кричит моей жене
– Поздравляю!
Люба, естественно подумала, что с Днём Рождения, или на худой конец с Пасхой. Оказалось, что нет. Наша знакомая, бывшая по совместительству журналисткой, по утру ехала в трамвае и увидела через чьё-то плечо, как кто-то читал мои стихи в газете. Явление, прямо надо заметить, феноменальное и возможное только при таком необычайном стечении небесных обстоятельств. Потому что я никогда в жизни не видел этой газеты, и никогда не видел, чтобы кто-то читал напечатанные мои стихи, хотя передвигался на общественном транспорте регулярно и на большие расстояния.
Может быть, всему виной то, что в моём районе сразу после моего рождения трамвайные пути были демонтированы и заменены троллейбусными проводами, а троллейбус это совершенно не тот вид транспорта в котором может произойти такое чудо, ибо он достаточно молод и не освящён в должной мере поэтической традицией.
Сразу после этой истории мы ринулись попробовать издать что-то ещё. Но чудеса не ходят косяками. Даже для газеты «Советский цирк» это был последний выход на сцену.
В какой-то момент у меня появился оптимистичный друг, к тому же специализирующийся на печатанье всякого рода поэзии во всякого же рода периодических изданиях. Он провёл полномасштабный эксперимент, рассылая и разнося мою поэтическую отраву по всяким издательским мышеловкам. Результаты его потрясли. Почти все эти издания умерли!.. Выдержал только «Московский комсомолец», который в своём душном и жёлтом подвале опубликовал мою подборку. Но хуже всех пришлось «Экологической газете». Редактор её от моих виршей пришёл в такой восторг, что решил полгода заполнять ими первую страницу! И что же? На следующий день его посадили!
В лирическую пору «Перестройки мне пришло очень тёплое письмо от Натальи Горбаневской из «Континента». Кто-то порекомендовал ей меня, как нового обериута, и она предлагала, напечататься. Хотя обериутом себя никак не числил, я ужасно обрадовался, так как это был журнал, который я иногда читал. Но просьба содержала «королевское условие», (смотри мои другие работы с объяснением), нужно было написать ещё автобиографию.
Я воспринял эту просьбу концептуально, сразу сочинив изложение своей поэтической поэтики. Но, увы, подходя к делу ответственно, показал своё письмо супруге, и она его не одобрила. Она в сотрудничестве с моей мамой сотворила скромное письмо о моём величии, кое, по прошествии изрядного времени, и отправила.
Мы стали ожидать результата, но его не последовало. Т.е., результат последовал, но мы его совершенно не ожидали. Хотя это было странно, если ознакомиться со всем здесь написанным. «Континент» сначала закрылся, потом умер Максимов, потом журнал воскрес на новом месте, но уже с совершенно другим редакторским коллективом, которому, ничего не было известно о моей патетической переписке.
И, вот, всесоюзный конкурс «Искусство книги». Мы позвонили по указанному телефону в оргкомитет и нам сообщили, что нужно прийти на награждение и забрать свою денежную премию и дипломы.
Для начала, нам дали пригласительные билеты. Они были выписаны на мою жену, как дизайнера, и на моего брата, как художника, и их было всего два. Ненаглядная сразу же радостно заметила, что я идти не могу, так как меня не пустят. Но я с ней на этот раз не согласился. Она столько раз утверждала, что это книга моя, что мне хотелось посмотреть, как её наградят.
И самое главное, по условиям конкурса победителю полагалось широкое освещение в прессе, а также финансовая помощь следующему изданию. А мы уже губы раскатали на 13 томов, как минимум.
Наши семейные дебаты ни к чему не привели. Я сказал, что пойду, буду стоять у дверей министерства печати, где оное действо должно было происходить, и скандировать что-нибудь из себя.
Мы уже выходили, поминально-празднично одетые, выяснилось, что у брата разыгралась сильнейшая подагра, он доходит, но дойти не может. Поэтому я пошёл по пригласительному Димы, благо фамилия у нас оставалась одна и та же, да и отчество было аналогичное.
Перед событием состоялись большие кулуары. Мы прохаживались с наши сотворением, как с писанной торбой, показывая его встречным и поперечным. Все открывали книгу и вскрикивали:
– Какая бумага!!
Хотя на этом конкурсе все издания были из бумаги подобной нашей.
Тут выяснилось, что люди участвующие в конкурсе подвизаются в этом деле уже более двадцати лет и все друг друга хорошо знают, а с улицы, это только мы такие. Ещё нам сказали, что наша книга была, безусловно, лучшей, но участвовало издание под потранажем патриарха, и после «мучительных» раздумий нам было решено присудить вторую премию, называвшуюся «Время вперёд», потому что вручать премию с таким названием православному первосвященнику никто не отваживался.
И ещё, все отмечали мои стихи, которые были главным побудительным мотивом награды. Но среди многочисленных дипломов доставшихся нашему маленькому коллективу, я никак отмечен не был. Вообще, конкурс этот был очень либеральным, в духе времени, и мы туда попали и были там отмечены только потому, что на этом конкурсе виде эксперимента призы присуждало независимое, читательское жури.
Услышав это, я решил устроить скандал, выражавшийся по моему замыслу в том, чтобы обратить на себя внимание, как на лицо существующее! Но супруга пресекла мои благие намеренья своими слёзными мольбами.
В сознание моей «половины» я, по видимости, грубый и невоздержанный человек, от которого постоянно надо охранять окружающее пространство!
Скрепясь я, будучи прозванным Дмитрием Соломоновичем пожал руку министру, и мы ретировались восвояси.
Естественно, все остальные блага: прессу и помощь, «конкурс» благополучно заиграл. А скажи я в ответном слове, вместо «Спасибо», чего-нибудь человеческое, может быть, меня и увидело всё прогрессивное человечество.
Как-то я придумал загадку:
– Что у человека самое тяжёлое?
– Правильно! Сознание!
Потому что, бессознательные существа плавают, а человека сознание топит. И человеку, чтобы его преодолеть, нужно учиться плыть против течения!
Видимо, номинация была правильная, но в моём случае её надо было слегка расширить:
«Время вперёд! Вперёд в Бразилию!»
18.04. 2010. © ЕСИ
|
|
Категория: Новости |
Просмотров: 490 |
Добавил: iginin
| Рейтинг: 0.0/0 |
|  |
 |  |
 |  |  |
|
| Поиск |
| |
|
| Календарь |
| |
|
| Архив записей |
| |
|
|
